Выступление "Слово о Пушкине" Валентина Яковлевича Курбатова.
В Государственном музее А.С. Пушкина
ДЕНЬ ПАМЯТИ А.С. ПУШКИНА,
посвященный 179-й ГОДОВЩИНЕ СО ДНЯ ГИБЕЛИ ПОЭТА
В этот день состоялось выступление "Слово о Пушкине" Валентина Яковлевича Курбатова, литературного критика, литературоведа, прозаика, члена жюри литературной премии «Ясная Поляна», члена Союза писателей России.
|
СЛОВО О ПУШКИНЕ
179 лет назад в этот час В.А.Жуковский остановил часы в доме только отошедшего Александра Сергеевича на Мойке и вернулся к его постели, чтобы еще наглядеться на дорогое ему лицо и был потрясен отразившейся на нём удивительной торжественной мыслью, «глубоким удовольствованным знанием», так что хотелось спросить «Что видишь, друг?» « В эту минуту, - пишет Василий Андреевич, - можно сказать я видел самое смерть, божественно тайную, без покрывала»
А я, сто раз читая этот текст, только сейчас внезапно думаю, что не смерть он видел, а божественно тайную жизнь. И Александр Сергеевич видел в эти первые мгновения её же - непостижимую светлую тайну бессмертия. Он не зря перед дуэлью, как отмечал тот же Жуковский, «весь вымылся и надел всё чистое». Было в этом что-то крещальное. Как при крещении мы входим в воды ветхими и выходим детьми Божьими, так он при всех исходах дуэли знал, что выйдет другим. Это была подлинно не смерть, а рождение, когда всё земное ушло и осталось небесное – замысел Бога о России в лице Поэта. Помните это замечательное слово Владимира Соловьева, что «национальное это не то, что нация сама думает о себе в истории, а то, что Бог думает о ней в вечности». Он думал о ней Пушкиным, который был лучшим выражением этой думы и ее наглядным примером, который так отчетливо выговорился в лице в час смерти. Прежнее здание его жизни было завершено. «Солнце русской поэзии закатилось» с горечью скажет Владимир Одоевский за всех опечаленных друзей и современников. Но мы-то теперь знаем, что, напротив, с этой смертью оно только по-настоящему взошло для всякого русского сердца и взошло навсегда. Тогдашние читатели еще не знали «Капитанской дочки», «Дубровского», «Истории села Горюхина», «Медного всадника» «Памятника», «Из Пиндемонти», «Вновь я посетил» (как теперь представить Пушкина без этой запредельной поэзии и прозы?) .Вот на время вроде и закатилось, но Гёте вон еще когда сказал, что солнце не уходит – это мы на время теряем его из виду. А теперь уж, слава Богу, этот свет незаходим. И вот уже два столетия мы всё разгадываем эту поразившую Жуковского тайну: «Что видишь, друг?» А она и не скрыта. Он еще и до смерти сказал о том, что видит, со слепящей ясностью и простотой, поражающей нас в каждом слове. И если мы не можем исчерпывающе назвать тайну, то именно из-за этой солнечной ясности и простоты. Простота – главное оружие истины. И читаем, читаем Ахматову и Цветаеву, Томашевского и Лотмана, Алексеева и Бонди, Ильина и Соловьева, Непомнящего и Рассадина и множество других, искренних и любящих пушкинских исследователей по разным концам России, чтобы понять «механизм» этой единственной в Пушкине тайны спокойствия, ясности и волшебной простоты. Понять, понять тайну неразымаемой цельности жизни и текста. А он, неисчерпаемый, как живая клетка, каждому исследователю и просто внимательному читателю каждой строкой открывает нашу собственную заложенную в нас Богом, но утраченную в темноте дня и ревнивой пестроте истории цельность. Отчего всякое чтение такое сразу родное и всякое искреннее исследование его творчества всегда лично и единственно, как единственен каждый человек. А общее сердце будет ранено, когда мы вспомним мысль Василия Васильевича Розанова, что поживи Пушкин подольше, мы бы не разделились на западников и славянофилов – стыдно было бы его цельности. А теперь эта рана вечного разделения всё не зарубцовывается и мы, к стыду нашему и его начинаем читать разорванным сердцем. Хорошо, что он не дается и не уступает своей цельности. И всё напоминает, что он, по слову Аполлона Григорьева всё «пока единственный очерк нашей народной личности». И всё пока, слава Богу, остается сильнее истории, пытающейся разделить нас. Жуковский, зная силу небесного слова говорил, что «у нас писатель с гением сделал бы более Петра». Да ведь он в Пушкине и сделал это и собрал то, что Петр, было, расточил в европейской перекройке русского человека, когда « и хуже дедушек с дня на день были внуки и грудь кормилицы ребенок уж кусал». Пушкин вернул нам золотое единство. И, оставаясь нашей античностью и Просвещением, стал сверстником и современником России во всякий её час – ни одно слово у него не вчера: «Брожу ли я вдоль улицу шумных…», «Мне не спится – нет огня», «Шалун уж отморозил пальчик», « Была пора наш праздник молодой шумел, кипел и розами венчался»… Любая строка с любого места - всё на улице, все сейчас, всё под окном, все в сердце… Александр Сергеевич – это цветок райского сада с памятью о том, что мир был целен до того, как гордость побудила нас строить Вавилонскую башню, за что Бог смешал языки и лишил нас памяти единства и простоты. Отчего мы сегодня так боимся простоты, предпочитая загораживаться фразой «в наше сложное время» А Истина одевается просто и оттого её хватает на столетия. Она говорит о сущности жизни, а не о её исторической одежде. Отчего нет-нет и прозвучит к смятению церкви в определении творчества поэта - «Евангелие от Александра» Благая весть о том, что языки смешаны не навсегда… С Пушкиным мы на минуту возвращаемся, по слову Достоевского к «началу правильного нашего самосознания», в этот мир до грехопадения в эту живую «всемирную отзывчивость», почему слушатели Пушкинской речи Федора Михайловича были так потрясены, плакали, обнимались и кричали «Вы – наш пророк!» Каждый в этот час на минуту был Пушкиным и был спасен от замкнутости и разделения. Не от этой ли довавилонской целостности и райской памяти об истине, как неразымаемой полноте Пушкин и непереводим на другие языки, потому что это было бы все равно, что назвать формулу русского христианского сердца. А иногда кажется, что и вообще человеческого сердца - тут код небесный. И если мир однажды переведет его, то это будет значить, что он вспомнит свой небесный язык и поймет замысел Бога о мире. Иногда с улыбкой думаешь, что это не царь, а Господь не пустил его в Европу, чтобы высветить через него беспримесную высоту России, задуманной Богом в том числе и для спасения Европы от настигающей её духовной смерти. Безумный сегодняшний мир, отталкивая нас, не понимает того, что он отталкивает Пушкина в себе – любовь и свет. Увы, и мы, зараженные нынешней свободой, понятой, как своеволие, тоже расходимся друг от друга дальше и дальше, замыкаясь в злой современности, которая в своих потребительских целях удерживает нас в эгоистической сети. Но Пушкин и тут не оставляет нас и в последнюю минуту в тот же последний час жизни говорит не одному Владимиру Иванычу Далю, а нам, сиротеющим без его удерживающей силы: «Поднимите меня. Выше, выше! И пойдем, пойдем. Да пожалуйста, вместе, вместе…» И ведь правда путь домой, к нашему небесному замыслу так прост: поднимем его и пойдем! Да вместе, пожалуйста, вместе…» И миру не будет конца, и вопрос «Что видишь, друг?» замрет на наших устах, потому что мы и сами увидим, что смерти нет.
Валентин Яковлевич Курбатов
|
